Слово Гиппократа

Не ко времени

Рейтинг:   / 2

ПлохоОтлично 

Просмотров: 6775

Доводилось мне слышать от людей простых, не связанных с медициной, будто врачи, а с ними и прочие медики ‒ люди жёсткие, нежалостливые. Мол, учат их в институтах да училищах всяким техникам и правилам, как на чужую боль не обращать внимания, как оградиться от излишнего сочувствия. Это, конечно, не так.

Со своей стороны скажу, что разуверить человека, в чём-либо убеждённого, дело заранее проигрышное. Потому никто и не старается. Услышит врач такое обвинение от беспокойного родственника больного, развернётся, да и идёт спокойно заниматься своими нежалостливыми делами: кому рану зашьёт, кому гипс наложит, кому и вовсе жизнь спасёт. Без слов. Без оправданий. Некогда ему спорить. Каждая его минута ‒ это решение сложной задачи со многими неизвестными: что за катастрофа в теле приключилась, какие будут последствия, как помочь с минимальными потерями для больного ‒ вот о чём он думает. На работе думает, на обеде, в отпуске, а иногда и во сне.

Хотите ли Вы, дорогой читатель, узнать насколько "нежалостливы" медики? Тогда спросите, какой случай им больше всего запомнился. А если не расскажет, а лишь пожмёт плечами, так это не оттого, что не помнит, а всего лишь потому, что не может выбрать.

В этом деле есть у меня для Вас подсказка одна ‒ прикиньтесь студентом-медиком. И вопрос задайте поконкретнее. Например:

‒ Сан Сановна, а бывало такое, чтоб ты подумала: "Ну всё, конец. Не вывезем". А потом ‒ бац! ‒ и всё сложилось благополучно?

Тут ещё надо сразу в глаза ей посмотреть со всей серьёзностью, чтоб она поняла, что студент для дела интересуется, а не ради забавы. Тогда она сразу хоть сколько историй вспомнит и расскажет без утайки. Так, мол, и так.

‒ Был такой случай. Хорошо его помню. Там ведь, какое дело, не всё от нас-то зависело. Там сама Природа устроила битву. И с одной стороны, она была за жизнь, а с другой ‒ сама же и против. А нам оставалось только руки подставлять.

‒ Да что там такое случилось-то?

‒ Роды в машине.

‒ Ну, так разве Вы не готовы к такому?

‒ Готовы, конечно. Да только в тот раз мы попали в знатную переделку ‒  вроде как "идеальный шторм". Погода нам приготовила сюрпризы, один  лучше другого. Давно это было, еще в девяностых. И выжили мы все только потому, что были ‒ готовы. Ладно, студент, слушай.

***

 Я в то время ещё санитаркой работала. Пришла в ночную смену, после учёбы в колледже. Только каникулы закончились. Январь.

В тот год крещенские морозы никак не шли на спад. Уж больше недели прошло от самого Крещения, а стрелка термометра всё ещё лежала "без сознания" на отметке ‒40 . Иногда "вздыхала" до ‒38 , но к ночи снова лежала. Небо чистейшее, солнце ослепительное, только воздух плакал инеем. Пришлось даже шапку с ушами из шкафа достать, так было холодно. В ту ночь меня пристроили на десятую бригаду к Леночке.

Леночка уже полгода как работала самостоятельно. Сама красивая, изящная, большеглазая, а характер ‒ кремень. К такой в подружки "на пушке" не подъедешь. Тут взаимопонимание требуется. Так мы и сошлись помаленьку. Она ‒ с образованием, да и за всё ответственна. А я, вроде того, больше повидала, раз давно санитарю.

В то время как-то не по-детски эпидемия гриппа разыгралась. Так что весь вечер мы колесили по вызовам с одним и тем же поводом "гол.боль, температура". А пока шли туда-обратно, Леночка задавала мне каверзные вопросы по диагностике, по симптомам "гоняла".

Часам к одиннадцати голова шла кругом, но Леночка спуску не давала и, взявшись за рацию, пропела в эфир:

‒ Центральная, десятая бригада свободна.

Эфир пошипел, пару раз икнул, мол "слышу, принято". Из динамика сперва послышался треск, а потом донёсся обманчиво-мягкий голос:

‒ Для десятой бригады. Для десятой бригады...
И снова всё стихло.

‒ Выбирает, ‒ Леночка достала ручку и стала пальцами согревать пасту. ‒ Хоть бы что другое, а то от гриппа до утра не избавимся.

Динамик снова ожил и со щелчками и посвистыванием возвестил:

‒ Для десятой бригады: деревня Нижние Большие. По направлению в роддом. Встретят у амбулатории. Заправка нужна?

‒ Да, через заправку. Нижние Большие, амбулатория. Вызов принят.

‒ Лена, из амбулатории отзвонись, чтоб я знала, где вы.

‒ Хорошо, ‒ сказала Леночка мягко и положила трубку рации.

Тут все трое переглянулись, разом вскинули руки вверх и заголосили: "У-ух-ху-ху!" Это означало, что мы вырвались из замкнутого круга городских микрорайонов, одинаковых многоэтажек и менингеальных симптомов. Я быстро открыла боковое сиденье, заглянула в схрон. Родовой набор был на месте, и я просто переложила его с краю. Если едешь "на дальняк", студент, всегда проверяй запас: наборы, шприцы, системы, спирт. Всё проверяй, понял? Так надёжней.

Наш водитель, Маратка, проверил габариты, глянул запаску, и после заправки мы выкатили из города на северную трассу, болтая о будущих беспроводных телефонах (поговаривали, что это и не рация вовсе, а что-то совсем новое), о последних событиях в городе и подготовке к отёлу.

Чего смеёшься, студент? Тема эта была актуальна для нашего Маратки, поскольку парень он деревенский и дома у них имелась большая ферма. Сам Маратка был парень хоть и невысокий, но весь какой-то коренастый, крепкий, с крупными чертами лица и густыми чёрными волосами. И даже варежки у него были домашней вязки, огромные, из собачьей шерсти.

Дорога до Больших Нижних на УАЗике-буханке занимала часа два. Маратка потчевал нас домашними пирогами с мясом и грибами, а потом и с язёвой икрой. Печки работали на всю мощь, дорога чищена, так что у всех троих было благостное расположение духа. И так бы и продолжалось, если бы Маратка не стал поглядывать с тревогой на небо, задрав шапку назад.

‒ Не надо бы нам это сейчас. Обожди.

‒ Чего не надо, Маратка?

‒ Вроде, пурга надвигается, девчонки. Успеть бы забрать женщину. По деревне в пургу и на двух мостах не пролезем. Так что давайте там быстро, не рассусоливайте.

Теперь и мы с Леночкой стали поглядывать в замёрзшие окошки, но толком ничего не разглядели. Сноровки-то нет. Вроде, в кромешной темноте светлее небо стало. Только и всего. Но минут через двадцать стало понятно, о чём переживал Маратка. Сначала ветер поднял позёмку, потом порывами закачало громадные сосны по обочинам трассы, а потом снег понесло шквалом, швыряло его в разные стороны, и в свете фар казалось, что этой дикой пляске ветра нет конца. Дорога исчезла из видимости, и Маратка включил фароискатель, прикрученный к крыше "буханки" над лобовым стеклом, нащупал им обочину и сильно сбросил скорость.

‒ Долго еще? ‒ Леночка пыталась хоть что-то разглядеть через лобовое стекло, но видела лишь мчащийся бурный поток снежинок, пересекавших луч прожектора и ослеплявших её.

‒ Нет, свёрток уже скоро. Совсем рядом.

Минут через десять мы свернули с трассы, следуя указателю, включили мигалку и стали пробираться к амбулатории. Фары выхватили в снежном мраке мужичка, махавшего фонариком большими кругами. На месте.

В самой амбулатории всё было спокойно. Осмотрели, загрузились в машину и поспешили на трассу, пока не перемело дорогу. И как только повернули в сторону города, вздохнули с облегчением.

‒ Как будет схваточка, говорите.

Сейчас вся надежда была на Маратку, который снял варежки, будто хотел лучше чувствовать машину. Мы с Леночкой достали-таки родовой набор и просто стали ждать, отсчитывая схватки.

‒ Роды которые?

‒ Третьи, доктор, третьи. Муж всё доченьку хотел, а у нас пацаны. Вот я и пошла за третьим.

‒ Вот и хорошо. Девочка это всегда хорошо.

Леночка посматривала на часы. Мы уже больше часа ехали через кромешную белую темень. Печки ревели во всю мощь, но дикий ветер не давал теплу задерживаться, руки стыли. Вдруг роженица охнула.

‒ Святы небесные! Потерпи, доченька. Ой, вот незадача-то!

Леночка щёлкнула в потолке выключателем и в свете двух неярких ламп мы увидели, как по полу растекается жидкость.

‒ Ложимся, ‒ Леночка коротко глянула на меня и кивнула так же коротко. ‒ Не спорьте, женщина, воды отошли, так что теперь лёжа.

Мы синхронно щёлкнули ограничителями, развернули носилки и установили их на полозья. Уложили роженицу, накрыли одеялом и снова стали ждать. Схватки шли одна за другой. Доченька явно не собиралась дожидаться приезда в роддом. Без сомнений, роды будут в машине. Неведомо где, среди этого холода и бурана. Не ко времени запел буран, не ко времени.

‒ Маратка, где мы? Можем быстрее?

‒ Быстрее нельзя, ‒ крикнул тот из кабины, ‒ Дороги совсем не видать. А ехать ещё половину.

Пурга будто издевалась, наваливалась на "буханку" то с одного бока, то с другого, забрасывала снежное крошево в дверные щели старенького УАЗика. Женщина задышала глубоко, закричала негромко: "А-а-ах!" и снова задышала.

‒ Всё, девоньки, началось.

‒ Маратка, стой! Станови машину.

‒ Нам бы до леса добраться. Поле тут. Прямо на вихреще мы. Может, дотяну до леса? Там потише.

‒ Стой, говорю!

Машина мягко, без торможения, накатом прошла ещё какое-то расстояние и встала легонько как саночки после горки. Защёлкали аварийки, и Маратка направил фароискатель прямо в дорогу перед машиной, да включил маячок без звука. Я подала ему два флакона с растворами, чтоб приложил ближе к печке, но он просто сунул их себе куда-то подмышки прямо в рукава полушубка и замер.

‒ Сан Санна, давай, режь одежду, раздевать не будем.

Женщина старалась изо всех сил. Ухватилась за ручки носилок. То кричала, то дышала между потугами, и сама пурга подвывала ей с готовностью. Казалось, что гигантская свирепая птица била в стекла снежными крыльями, кидалась на машину сбоку, раскачивала её, царапала крышу жуткими лапами. И всё свистела и стенала, яростно лупя по нашему маленькому яркому островку. Мы были как одинокая мигающая звездочка в огромном чёрном космосе. Вот колёса оторвёт от земли ‒ и полетим. Дверь в кабине схлопала, Маратка выскочил наружу и ещё через пять минут малышка родилась.

‒ Зажим. Зажим. Спирт. Ножницы, ‒ Леночка перерезала пуповину, наложила повязку, потом стукнула в форточку и крикнула Маратке: "Время засеки". Тот быстро глянул через плечо и кивнул. Мол, понял.

Я быстро завернула малышку в сухую пелёнку, но та молчала. Очистила носик и рот. Тишина. Тогда слегка пошлёпала перчатками по попке и ножкам. Нет, молчит. Ещё раз, сильнее. Ну, милая, дыши! И вот тут-то и раздался тот пронзительный детский крик, который означает, что всё будет хорошо ‒ будем жить.

Я завернула её в тонкое одеялко, подала матери и та без раздумий приложила к груди. А как послед отошёл, мамочку укутали одеялом, а новорожденную я прижала к своей груди, прямо под пальто, обнимая руками.

Дальше мы просто ехали как три лягушонки в коробчонке. Четыре, уже четыре!

‒ Доктор, а Вас как звать-то?

‒ Елена.

‒ Значит и у нас будет Леночка! Назовём в Вашу честь.

‒ Что Вы! Вовсе и не надо, называйте, как планировали!

‒ Да-да.

Маратка иногда запрашивал в эфир Центральную, но пурга совсем испортила связь, зато биться и неистовствовать почти перестала. Она проиграла эту битву.

Через какое-то время появились огни, и совсем скоро в снежной пелене проступила ограда роддома. Маратка спятил машину задом к самому крыльцу, где уже держали дверь сёстры приемного, помог внести носилки, вместе со всеми переложил мамочку на каталку. Дождался, пока заберут пальто, и уж после тихонько исчез из виду.

В приёмном шла размеренная суета. Дверь распахнулась, и деловито вошла еще совсем молодая неонатолог.

‒ Где новорожденный?

‒ Сан Санна, отдай малышку, ‒ заулыбалась Леночка.

‒ Отдавай, отдавай, ‒ зашумели теперь и сёстры.

Я распахнула пальто, осторожно отняла от себя свёрточек с новорожденной и передала врачу, а потом  вышла в белую пелену ослабшей пурги. Маратка был в кабине.

‒ Время рождения нашей малышки?

‒ Три, двадцать ‒ девочка сказала: "Уа-Уа!" ‒ широко улыбнулся он.

Минут через 15 уже ехали на Центральную.

‒ У меня это были вторые роды. ‒ Леночка поставила два пальца на капот.

‒ И у меня вторые, ‒ я протянула руку через форточку и тоже поставила два пальца на капот.

‒ А у меня ‒ первые! ‒ Маратка поставил рядом кулак и поднял вверх большой палец.

‒ А ты чего из машины-то на мороз выскочил? Испугался?

‒ Ничего не испугался. Я машину держал, чтоб не перевернулась!

Мы смеялись долго, будто выпуская в этот холод все пережитые волнения и тревоги, а я подумала: "А, ведь, удержал Маратка!"

***

Сан Сановна смотрела в окно на цветущие яблони. Но, бьюсь об заклад, сейчас она там видела только пургу. Неистовую. Безжалостную. Голодную.

Но в тот день жизнь победила.

Татьяна Савина

• Вперёд >